«Маленькие женщины», «Отверженные», а теперь и Доктор Джекилл и мистер Хайд, за их продолжения брались многие писатели, но возникает вопрос — хороши ли они?

Когда Роберт Луис Стивенсон в 1886 году закончил свою повесть «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда», он, казалось бы, логически ее завершил: у юриста, Габриэля Аттерсона, в кармане лежали письма, объясняющие, что два главных героя (и внимание — вековой сюжетный спойлер – они один и тот же человек) мертвы.

Вроде бы гениально, но, рожденный в Австралии писатель Энтони О’Нил сумел все же написать сиквел, несмотря на очевидный тупик. И это оказалась книга «Доктор Джекилл и мистер Хайд: странные дела продолжаются». В продолжении О’Нила, Аттерсон поражен — спустя семь лет после событий, описанных Стивенсоном, появляется таинственный джентльмен, и утверждает, что он доктор Генри Джекилл, который, по логике вещей, не может существовать.

Хотя предпосылка и очень умна – история о разделенной личности теперь становится одной из очевидных историй о краже личных данных в современном мире – но сам оригинал книги и является непреодолимым препятствием к ее продолжению. У другой книги Стивенсона – «Остров Сокровищ» есть, по крайней мере, 10 различных приквелов и сиквелов, написанных другими авторами, в том числе и бывшим поэтом-лауреатом Эндрю Моушеном: «Сильвер» и «Новый Свет».

В основном, такую популярность к продолжениям, можно свалить на Голливуд, где качество сценария все больше зависит от того, насколько фильм может появиться “два”, а в идеале и более раз. Взяв пример с киностудии, писатели и издатели начали предоставлять продолжения рассказов, которые, казалось, были одноразовыми.

Началось все со «Скарлетт», которую написала Александра Рипли в 1991 году в продолжение «Унесенных ветром» Маргарет Митчелл, уполномоченная родным штатом писательницы. Потом пришла Сьюзен Хилл с «Миссис де Винтер» (1993) и Джеральдин Брукс, которая продолжила «Маленьких женщин» Луизы Мэй Олкотт. Но в то время как Брукс получила Пулитцеровскую премию за эту книгу, другие художественные продолжения были приняты менее радушно. Наследники Виктора Гюго пытались в 2001 году помешать выходу продолжения «Отверженных», в то время как адвокаты Джерома Сэлинджера получили ограничения на написание сиквела от Дэвида Калифорнии, который взялся за продолжение «Над пропастью во ржи».

Юридические письма, однако, не нужны, чтобы сохранить оригинальные произведения. Есть три основные причины для соблюдения окончательной точки зрения писателя: ощущение, что работа слишком почитаемая или важная для продолжения, но уже другой рукой; чувство, что повествование полностью завершено; и признательность общества.

«Великий Гэтсби» Френсиса Скотта Фицджеральда отвечает всем трем критериям, хотя это не помешало некоему Коуэллу написать «Месть Гэтсби» и опубликовать ее в интернете в 2013 году. Отказ от ответственности классифицирует произведение как “фанфик” — жанр, который означает, что каждый классический роман теперь может где-то иметь продолжение. Мне казалось, что «Мидлмарч» Джорджа Элиота, который является самым полным романом из когда-либо написанных, не мог быть растянут на продолжение, но исследование показало, что есть книга под названием «Дело Ладислова», которую написал швед Любек Имке.

Эта книга появилась, хотя Элиот принял меры предосторожности, включая сам эпилог книги — своего рода сжатое продолжение. Так что, наверно, лучшая стратегия для авторов, стремящихся избежать возможности написания продолжений своих книг – это писать многочисленные сиквелы, как это сделал Энтони Троллоп в своих циклах «Барсетшир» и «Паллисер».

Томас Харди, например, не оставил много возможностей для тех, кто хотел бы продолжить «Тэсс из рода Д’Эрбервиллей» и «Джуда Незаметного». И Мюриэл Спарк также перестраховалась — для того, чтобы никто не смог написать продолжение про Мисс Джин Броди, она написала о том, как героиня оглядывается на свою жизнь, находясь уже в старости.

Даже в историях, где главные герои остаются живы, их создатели могут оставить твердое чувство, что все необходимое уже было сказано. Достаточно легко представить Ральфа и Джека, двух одичавших школьников, оказавшихся на острове в «Повелителе мух», как банкира и министра, уже выросшими, но это было бы уже бессмысленно. Роман Уильяма Голдинга и так призывает читателей порассуждать о том, какими мужчинами могут стать эти мальчики. Великий роман часто содержит такой резонанс, что его продолжение подразумевается, но не должно быть написано кем-либо еще.

Источник: https://www.theguardian.com/books/booksblog/2017/sep/07/why-there-is-no-end-of-literary-sequels-dr-jekyll-mr-seek

Недавно, прочитав сборник эссе Мэри Оливер, я наткнулся на произведение под названием “Мой друг Уолт Уитмен”. В нем она признается, что в 1950- х годах в Огайо у нее было всего несколько друзей, и они все были мертвы. Это были ее любимые книги.

Демонстративно, она настаивает на том, что, будучи неодушевленными, они были настоящими друзьями. “Могучие и удивительные”, “авангардные”, “полные метафизического любопытства,” и “загадочно нежные.” Как комикс-полоска Кальвина Гоббса, они сопровождали ее в приключениях в пустыне, тяжелым весом в ее рюкзаке – как успокоительный эквивалент руки человеческого ребенка в ее собственной, поощряющей ее пойти немного дальше. Она была не одна.

Книги — зеркала

Они были не только компаньонами, но и зеркалами. Или больше, чем зеркала — они были провидцами. Они позволили ей увидеть в себе качества, о которых она даже не подозревала: мужество, мудрость, сердце, способность принимать и придерживаться своих убеждений, основанных на восприятии истины. Это откровение пришло через процесс свидетельства о том,  как она изумительно была описана в текстах. В практике Уитмана “бездельничать” – быть уверенным в лени, которая охватывает и радость, и любопытство, и удивление. Мэри узнала в этом себя, и поняла, что это прекрасно и это стоило увековечить в словах. А чтение стало радовать еще больше. Мэри испытывала триумф, переводя сложные слова, и не только интерпретировала их, но и видела, что они, по ее мнению, расширяются в воображаемый мир. В который только она одна может войти и выжить.

Оливер также признается, что книги были ее друзьями, потому что она чувствовала себя хрупкой в реальном мире. Ее отец был жестоким. Ее любимый дядя покончил с собой. “Мальчик из Румынии ушел”. Книги обещали, что люди в ее мире не будут исчезать: они всегда будут там.

В свете этого признания, бездыханные, антропоморфные эпитеты, которыми она нагромождает, чтобы описать ее книг-друзей, как оборона —кирпичи из временной крепости печального, застенчивого ребенка, построенные против возможного обвинения в том, что книги не могут быть настоящими друзьями, и что полагаться на них означает дефицит социальных навыков, склонность к отказу в фантазии или просто слишком чувствительную душу.

Мои друзья

У меня тоже в детстве были друзья-книги, в то время, когда заводить реальных друзей было слишком тяжело. Когда мне было 12 лет в летнем лагере я подружилась с книгой под названием «Горит ли Париж?» Этот лагерь был “открытым”, — полным блондинок, загорелых детей, ноги которых были настолько ловкими с футбольный мячом, что, казалось, как будто бы они были рождены с ним. Слово “проворная” ко мне не относится. У меня была астма. Я носила гигантские очки с розовой оправой из пластика. Я часто беспокоилась. Я спотыкалась на тротуаре так много раз, что получила прозвище “падучая Ева”.

Месяц или два назад, мой папа купил мене «Горит ли Париж?», как намек на наше общее увлечение Второй Мировой Войной. Я до сих пор помню слезу на блестящей черной крышке – свидетельство того, что книгу раньше очень любили. Ручные страницы. Запах, этот вкусный запах, часть бумаги, часть лиственных пород, которые, кажется, имеют только старые книги.

Чтобы уйти от футболистов, я сидела в передней части автобуса—это откидные места зарезервированы для детей, которые формируют печальный союз с водителем вместо детей своего возраста. Я поставила свои колени на кожаную спинку сиденья водителя так, что я была в позе эмбриона, и свернулась вокруг книги, как если бы это была моя плацента. Когда я выходила из автобуса, мне нравилось, как и Мэри Оливер, ощущать вес книги в твердом переплете в моем рюкзаке. Это было похоже на большого друга, одного из здоровенных футболистов, но любезного, который всегда придет мне на помощь.

Однако, это сделало меня объектом для шуток реальных футболистов. В следующем году, в еврейской школе, я так ненавидела замкнутое, насильственное общение между классами, что я спряталась на целых 20 минут с книгой в ванной. Когда я призналась в этом моему отцу, он так начал волноваться о моем развитии, что пришел во время одного из таких перерывов, чтобы составить мне компанию, представляя меня другим детям и прося их, чтобы они поболтали со мной. Вы можете себе представить, что это сделало с моей репутацией.

Мы говорим, что хотим, чтобы дети читали больше

Мы говорим, что хотим, чтобы дети читали больше, но у нас также есть и опасения в том, что ребенок будет слишком много читать. Фран Лебовитц, писательница, рассказывает о том, что она баррикадировалась в спальне, чтобы спокойно читать. Ее мать высаживала дверь и кричала: “Ты снова читаешь?”

Пока мы думаем, что детство имеет какую-либо большую цель, чем тщательно подготовить детей для поступления в Принстон, мы думаем, что речь идет о социализации, о том, чтобы помочь им научиться функционировать в группе детей, так что бы дети смогли завести друзей и выйти замуж, как взрослые и не жить в каморах наедине сами с собой, наслаждаясь «Властелином Колец». Кажется, что нам стало нравится, что дети сидят перед телевизором, а не сидят, уткнувшись носом в книгу. Может быть, это потому, что детские отношения с телевизором менее мечтательны —ребенок просто смотрит передачи и, следовательно, это вызывает меньше беспокойства, что этот ребенок разрабатывает секретный, не контролируемый, основанный на фантазии внутренний мир и может в конечном итоге перестрелял всю школу. Дети собирают книги, чтобы читать тайком, лишая родителей возможности следить за ними, за каждым порывом к развитию. И несколько детей можно оставить перед телевизором за один раз, позволяя взрослым врать самим себе, что это в действительности “игра”.

Мы ассоциируем одержимость книгами так же и с одиночеством, и, возможно, с умышленным нежеланием научиться общаться с другими людьми. С книгами, детям не нужно бороться с непоследовательностью, которая приходит с потребностями и путаницами других людей. Ребенку не нужно заботиться о книге или любить ее; даже домашние животные Чиа, похоже, требуют более активной любви, чем книга. На самом деле, книги, которые я любила больше всего в детстве, были теми, которые я не боялась повредить.

Распаковывая старые копии Кельвин и Хоббс в моей детской спальне в январе прошлого года, я обнаружила, что я практиковала прописью оранжевым маркером не только на форзаце, но и поверх карикатур, превращая книги в практически нечитаемые. Дети сами создают книги, создают фантазийную связь с «бытием», которое молчит и не может спорить.

И еще я считаю, что это связано с ужасным непониманием дружбы и детства. Мэри Оливер не должна была защищаться. Книги могут научить детей тому, что важно знать о дружбе, научить не только нас, но и взрослых.

Что такое друг?

Кажется, что невероятно мало написано о дружбе по сравнению с романтической любовью. Дружба была когда-то темой, которой занимались великие философы, от Аристотеля до К. С. Льюиса. Но это для нас тайна. Предлагаемый список публичной библиотеки Лос-Анджелеса книг на тему “дружбы” состоит из девяти книг о романтической любви и только двух о настоящей дружбе.

У WikiHow есть популярная страницу под названием “Как поддерживать дружбу: 8 шагов”. Шаг первый: “Получайте награды от дружбы”. В этой модели дружба состоит из: а) делать что-то вместе, б) сохранять максимальный контакт, и с) убедитесь, что ваш друг делает столько же для вас. «Делать хорошие вещи — это как получать любимые конфеты,” – советует он. “Потратьте время, чтобы действительно услышать, что они говорят, и дайте совет, только если они просят об этом… если вы можете… посмотрите видеочаты онлайн… попробуйте вместе Зумбу. Это сблизит вас.” В современных научных исследованиях дружбы, ключевыми словами являются “взаимность” и “самораскрытие.”

Для Аристотеля чрезвычайно суетливая, тщательно продуманная  и навязчивая взаимная дружба, основанная на совместном выполнении общих интересов, была одной из базовых форм дружбы. Он выделил три типа: дружбу полезности, дружбу для удовольствия и дружбу добродетели.

Дружба полезности является продуктом того, что мы сейчас бы назвали сетью: почеши мне спину и я почешу твою. Дружба для удовольствия  — это то, что написано в Википедии: вы оба наслаждаться Зумбой, так что вы постоянно находите время, чтобы танцевать в этом стиле. Дружба добродетели, однако, нечто совершенно иное, нечто большее, чем взаимная забота и общие интересы, то, что нельзя описать простым языком. Аристотель считал это высшим этическим достоянием, выше чести и справедливости. Такая дружба, как он утверждал, “кажется, объединяет города”.

Какое отношение это имеет к детям?

В наши дни мы представляем себе детей двумя одновременными и противоречивыми способами: как миниатюрных взрослых и как шрифты незапятнанной чистоты, окна в самые восхитительные аспекты человеческого духа, прежде чем они запятнаются обществом. Мы получили эту идею от Руссо.

Но дети не миниатюрные взрослые, ни святых. Мы идеализируем любовь ребенка, но это не имеет определенных качеств, необходимых для зрелой любви. На самом деле, она страдает от опасных ловушек взрослой любви: непоследовательности и жестокости. Мой лучший друг детства Никки возился со мной в лесу и плавал в бассейне; я верила, что мы любили друг друга. Затем, однажды, он позвонил мне и надменно сказал мне, что он никогда не будет играть со мной снова. “Теперь я охотник за привидениями, — сказал он, — и охотники не играю с девчонками”.

В книгах, чаще чем в других людях, дети могут увидеть свои качества со стороны. Как оплот дружбы, книга воспитывает качества, необходимые в дружбе, не подвергая уязвимого ребенка трудностям, присущим любви другого человека. Любя книгу, ребенок может практиковать качества в безопасной обстановке. Он может почувствовать, как любить без страха и почувствовать, что его дух признан. Книга не скажет ему, что он стал охотником за привидениями и не закроет свои страницы. Ее любовь безусловна — но так же и конечна. Она удовлетворяет наше бесконечное любопытство, обучая нас тому, что возлюбленный может воздавать и самому себе , может раскрывать самого себя и наслаждаться этими ограничениями.

Книга не заставляет ребенка работать за любовь. Она раскрывает один из самых приятных элементов: чувство легкости. Безграничное терпение книги позволяет ребенку свободно открывать свои собственные внутренние ритмы, что привлекает и утомляет его, и что он действительно любит, освобожденный от давления, чтобы создать образ, который по его мнению, будет привлекательным.

Сам факт, что книга не может говорить, и таким образом стимулирует воображение, чтобы заполнить пробелы, учит уроку, что любовь должна не только вмещать непознаваемое таинство, но и на самом деле процветать. Она учит ребенка, что любовь может принести боль и пренебрежение. В то же время она учит и верности. Наконец, она учит глубине, в которую можно с интересом окунуться, чтобы узнать о чужой жизни.

Кто они — книголюбы?

Недавно я опросила группу знакомых, считали ли они когда-нибудь книгу другом. Те, кто ответил «Да» были не одиночки: как раз наоборот. Уилл, который подружился со «Звездным десантом», учится на врача, Меир Симша, которая подружилась с «Тором», имеет пять любимых детей и является одним из самых дружелюбных людей, которых я знаю. Так что, возможно, нам не нужно беспокоиться о читающих детях. Они, по сути, учат людей ценить своих друзей по их собственным качествам, и уверены в том, что их должно быть не больше, чем у них самих.

Эти книголюбы также имеют уникальный опыт: в какой-то момент, как и взрослые, многие пытаются еще раз купить любимую книгу. Но получение новой копии книги неизменно разочаровывает. Настоящие друзья незаменимы: мы любим их за себя и за то, как они несут наши историй. Они не просто сборник черт характера, которые нам нужны больше всего в жизни. Мы, книголюбы, обнаружили, что мы на самом деле противопоставили сами книги в качестве щита против жестких уроков мира.

Автор: Ева Фэрбенкс, ведущий писатель Huffington Post Highline, работает над книгой о Южной Африке под названием «Наследники».