«Муж и жена» Юрий Михайлов
Удивительные истории нам подкидывает жизнь. Как хорошо бы было встречать старость с любимым человеком. Чувствовать поддержку в дни, когда годы отнимают последние силы. Знать, что тебя любят и будут любить даже после. Вот перед вами рассказ, который может оказаться вашей жизнью.
В рассказе труднее передать всю атмосферу и донести идею до читателя, нежели в книге. Тут каждое слово как золотой самородок, и только после окончания становится понятным в какой огромный слиток золота превратился текст. Обычные жизни в строчках вызывают восторг, обычные чувства, которые все испытывают, приносят радость.
Каким в рассказе представляется муж?!
Трогательным и заботливым. Он помнит те годы, когда она стирала, убирала, готовила и растила детей, а он пропадал на работе.
Какой представляется жена?!
Больной, разбитой, но в то же время заботливой, немножко одинокой и еще способной порадовать мужа в последний раз. Такие судьбы, конечно, редкость, но так хотелось бы выиграть такую. Старость все равно неизбежна.
Муж и жена
Почти три года мы с женой спим в разных постелях. Огромную квадратную кровать я отдал ей, хотя она сопротивлялась, говорила, что на диване располагаться лучше, особенно днём, когда я на работе, он жёстче, ниже, с него легче вставать и добираться до ванной. От памперсов, био- и прочей дребедени она отказалась наотрез, говоря:
– Ещё не время… Хотя я чувствую, боюсь и умираю, оттого что время приходит…
– Давай поедем к берберам, – шучу я, – они вообще не знают, что такое болезнь суставов и прочая хламуда. Вот, я был у туркменов, триста пятьдесят дней в году – солнце, влаги – грамм, никакого ревматизма…
Конечно, я лукавил, зная, что дело не в ревматизме, что у жены тяжёлая болезнь костей… И она, естественно, знала. Но мы старались аккуратно касаться этой темы. Во всяком случае, она промолчала даже после посещения Кремлёвской больницы. А в поликлинике, по моей инициативе, много чего рассказали о болезни жены. Возраст, нагрузки, перенесённые в молодости, поздние роды второго ребёнка, крайне тяжёлые и опасные, – всё это способствовало кризису….Ужинаем вместе, Мила, как правило, без меня не обедает. Убегая на работу, ставлю на прикроватную тумбочку «брейковский» термос с горячим чаем, варенье, постное печенье, сухарики, мармелад, мёд, много орешков. На второй тумбочке, стало быть, моей, лежат книги, журналы, газеты. И, если приваливало такое счастье от бывших коллег, бумажные варианты вёрстки для издательства. Интересно тогда ведёт себя моя половина: она надевает очки, явно к моему приходу берёт листочки, на меня почти не обращает внимания, говорит:
– Я поужинаю попозже: срочная, безотлагательная работа…
Иду в наступление, заваливаюсь в костюме на постель, начинаю целовать жену, раздвигаю ажурные кружева на халате и целую груди, прекрасно сохранившие форму. Мила возмущается, старается отодвинуть меня, говоря, что помну издательские листочки:
– А это работа, милый мой…
– К чёрту работу, я хочу свою жену, мою любимую девочку!И она сдавалась, убирала бумажки, укладывала мою голову на грудь, начинала целовать осторожно, будто боясь притронуться, будто ожидая какого-то подвоха, будто не веря, что мужчина ещё может её любить, восхищаться её грудью, животом, бёдрами. Несколько раз за болезнь она пережила близость со мной, но для этого ей приходилось испытывать такие сложности и страхи, что казалось, зря я затевал всё это. Шёл в ванную, разводил настой из трав с примесью лекарств, возвращался в спальню, видел её с аккуратно уложенными волосами, пахнущую весенними духами из нашей молодости, которые когда-то выпускала рижская парфюмерная фабрика. К этому времени жена снимала ортопедические оковы с ног, и я, отбросив одеяло, легко брал её на руки. По ходу, шутя, несколько раз имитировал падение, она смеялась счастливым смехом и спрашивала:
– Ты, правда, ещё любишь меня?
– Да, я люблю тебя, мою первую и единственную любовь… Мать моих сыновей-гигантов, мою первопроходку лыжных трасс, мою заболевшую девочку… Не болей сильно… Держись! Ты для меня всё…Она не могла сдерживать слёз, тихонько билась головой о грудь и плакала, словно ребёнок. Я тоже рыдал, только не подавал вида. Но она, замечая потом, когда уже лежала в ванной, что глаза у меня красные, говорила:
– Не расстраивайся так… Ты должен жить за нас двоих. Я даже не буду ревновать тебя, если ты найдёшь для своих физических потребностей…
Я зажимал ей рот ладошкой, говорил:
– Сейчас нет проблем… И справку покажут, и презерватив наденут… А вот ты точно об этом не должна думать… Не должна! И точка… Давай подумаем лучше, что мы будем делать завтра, суббота грядёт.В дни обострения болезни я устраивал обед на закреплённом подносе, тогда жена была зажата до самого подбородка и не могла мухлевать, подкладывая мне лучшие куски со своей тарелки. Когда, слава Богу, все было спокойно, я подкатывал переносной столик, и мы могли даже выпить по рюмочке: я – водки, она – грузинского вина. Благо, друзей на Кавказе оставалось много, и они, приезжая в столицу, приходили в гости, привозили домашнее вино и даже чачу.
Потом – сон. Я брал книгу, читал несколько минут и засыпал. Как жена радовалась этим минутам: ложился в ноги, сворачивался калачиком и спал у неё на глазах по часу-полтора без пробуждений. «Здоровый человек, крепко спит, совесть спокойная», – говорила жена.Полдник устраивали на лоджии. Я придумал специальное кресло с подъёмным сиденьем, сажал в него Милу, на журнальном столике разворачивал термос-варенье-выпечку (ватрушки с творогом)-коричневый кубинский сахар и горький шоколад. Незатейливо, но мы к этому привыкли и не собирались менять что-то в нашей жизни. Жена свободно смотрела на улицу с четвертого этажа, кресло позволяло даже облокотиться на подоконник.
Она уставала всё быстрее, чем бы хотелось. Виду не подавала, говорила:
– Что-то сквознячком потянуло. Мне не хватало ещё и воспаление лёгких получить.
Я знал, что воспаление лёгких – это шаг к финишу. Подхватывал её на руки и уносил в кровать. Так было спокойнее, хотя на улице, нередко, двадцать с плюсом. Мы читали: она в кровати, я – за письменным столом.– Дышать пойдём на балкон? – Вижу, что она вся серая. – Тебе плохо?
– Да, спасу нет…
– Что же ты молчишь?!
– Ты был занят… С кем-то по телефону говорил.
– Почему не позвала, я бы послал этих придурков. Сейчас я всё приготовлю. Сама сделаешь укол?
– Боюсь, что нет, время ушло, сил уже не осталось…
Заряжаю разовый шприц, открываю одеяло, вижу две худенькие ноги, от колен по бёдрам скованные эластичными пластинами. Это вполне ещё ноги, но какие-то утомлённые, вялые что ли… Она смотрит на меня, видит, что разглядываю её ноги, спрашивает:
– Что, страшненькие?
– Мил, прекрати! – Уже просто хамлю я. – Обычные ноги, только ты перестала сопротивляться. Давай массаж делать, двигаться, давай на солнце поедём?
– Давай… Только ты ведь знаешь мою болезнь… Что здесь я могу поделать?
– Тогда не терзай себя… Я ведь не могу делать укол через халат… Ну-ка, быстро повернись на живот! Вот так. Сейчас мы впендюрим в попу под самую завязку…
– Хулиган, просто бандит с большой дороги…Укол сделан, я чувствую по её голосу, что она немного успокоилась. Сейчас боль отступит, и она уснёт. А что делать мне? Времени-то – восьми нет. Хоть бы выпить с кем немного, что ли… «Так, – размышляю, – надо приготовить ещё один шприц, проснётся она не раньше двух-трёх часов ночи. Сделаю опять укол, пусть поспит до утра».
Приглушенный звонок телефона: громкость я почти снял полностью. Старший сын:
– Здравствуй, па. Давно не виделись, вот решил позвонить… Как вы, как мама?
– Спит, только что укол я сделал… Так же, сын…
– А у нас хорошая новость: Алка была у врача… К Новому году ждём мальчика!
– Что, уже и пол определили?! – буквально крикнул в трубку и осёкся, зашептал:
– Поздравляю! Вот это новость так новость. Обрадовал, сынок… А ты рад?
– Ещё бы! Ты даже не представляешь, как я рад… Это что-то фантастическое. Ты порадуй маму, а завтра созвонимся.
Положил трубку, посмотрел, как ровно дышит жена, спит безмятежно, значит, боли отступили. Оставил включенным ночник на тумбочке и пошёл на кухню. В холодильнике стояла начатая бутылка водки, достал, налил треть стакана, выпил залпом, не закусывая, налил ещё – и снова выпил, правда, уже поздравив себя с будущим внуком. Поел холодца с чёрным хлебом, запил минералкой вкус чеснока и пошёл читать. Вспомнил, что надо не проспать пробуждение жены, завёл самый тихий будильник на два часа ночи и лёг на диван-кровать. Скоро от водки меня разморило, едва успев выключить лампу, крепко уснул.Будильник не услышал, проснулся от лёгкого покашливания жены. Включил лампу, обомлел: скоро пять утра. Значит, Мила мается второй час, а может, и больше. Пробегая в туалет, я крикнул из коридора:
– Потерпи чуток, сейчас глаза промою, приду…
Почистил зубы: от водки и чесночного холодца во рту была помойка, ополоснул лицо, хорошо вытерся и бегом в спальню.
– Глупыш, не надо было так далеко убирать шприц. Я бы сама всё сделала…
– Забыл… Сейчас всё поправим.
Делал укол и рассказывал о звонке сына. Жена лежит расслабленной, мышцы отпустило: похоже, новость о внуке действует не хуже лекарства.
– Я чувствовала, что будет мальчик… Ты так ждал наследника.
– А ты тайно ждала девчонку?! Я знаю ваш женский род…
– Почему ты так думаешь?
– Мне сын сказал, что и Алла, и ты хотели бы девочку. И я бы с радостью принял её. Честно говоря, я устал от наших обалдуев…
– Ладно, привирать-то… Они вон как тебя любят! А мне даже важнее, как они тебя уважают!
– Всё-всё, без комплиментов… Уж кого они любят и уважают, я бы сказал, боготворят, так это тебя…
Снял халат, подлез под одеяло с левой стороны, там, где на тумбочке лежали книги, включил ночную лампу и стал читать. Жена после укола снова уснула буквально через пять минут…Первое, что она сказала, проснувшись:
– Мы поедем сегодня кататься на машине?!
– Как я рад! А то метро-работа, работа-метро… Жизни городской не вижу. Заодно в магазин забегу, хлеба надо, сладкого к чаю.
После всех приготовлений, где-то к двенадцати дня, я вывел «Гольфик» из пенала, подогнал почти к подъезду, побежал за женой. Она решила обойтись без коляски. Это – прогресс! Взяла костыли и уверенно пошла. Дошла до лифта, пока я закрывал двери, держала кнопку остановки аппарата.
– С Богом, в добрый путь, – сказал, и мы очутились на улице. Мила сама прошла пять ступенек внутри подъезда и пяток – на улице. Обошла машину, села на водительское кресло, костыли передала мне. Я притулил их в проёме первого и второго сидений. Легко завела машину, спросила, не поворачивая головы:
– Пристегнулся?
И легко, красиво тронулась с места. Поворотник щёлкал, скорость то падала, то брала разгон с места. Это было красиво.
– Мне бы так водить!
– Учись, парнишка, – радостным смехом отозвалась жена.
– Но и не зазнавайся, соблюдай правила. Всё-таки действительного государственного советника везёшь! Моя голова высоко ценится…
– Не бойся, я слишком люблю, чтобы вот так просто взять и потерять тебя.Мы не только заезжали в магазины, были в кафе, где жена выпила горячий шоколад. На рынке я купил овощей и фруктов… В общем, вернулись домой часа через три.
– Так можно жить? – спросила жена.
– Запросто! – сказал я. – Я даже не заметил, что ты с костылями…
– И я – тоже! Давай на выходные будем делать такие вылазки?
– Согласен! Но в будни, без меня, ты тоже будешь выходить во двор. Мил, от кого ты прячешься? Плюнь, семья с тобой. А тётки – скоро привыкнут…
– Я постараюсь… Но без тебя мне страшно.
– А ты выходи вечером и жди меня на скамейке или прогуливайся по дорожке у остановки. Я выскочу из машины, как схвачу тебя и потащу в дремучие леса…
– Ха-ха-ха-хи-ии, – смеётся жена. – Вот и выходной пролетел, – оборвала она смех. – Опять я буду целый день одна… Буду ждать тебя. Господи, что со мной творится такое? Я по-прежнему люблю тебя… Как тридцать лет назад. Ведь уже почти пенсионерка по возрасту, а люблю тебя, как девочка…
Я целовал глаза, щёки, губы жены, гасил вторую, кроме ночника, яркую лампу и шёл к себе на диван.
– Андрюш, – едва услышал из-за двери, – посиди со мной… Чуть-чуть… Дай я подержу твою руку…
Вернулся к кровати, сел на одеяло, взял руки жены в свои и стал их гладить…* * *Весна выпала поздняя. Мила умерла в самый канун Пасхи. Она любила этот праздник, верила: переживёт Светлое Воскресение, ещё будет год жизни…
Комментарии 0